— Все в порядке, — говорит он. — Такое случается и с лучшими из нас.

Стар одаривает его натянутой улыбкой, а затем убегает, как мышь, которую только что поймали с поличным, и, честно говоря, я не была уверена, что человек способен двигаться так быстро.

Как только она вылетает с заправки, Айзек отпускает мою руку и убирает бензопистолет, прежде чем, наконец, обойти машину и сесть за руль. Он заводит двигатель и медленно выезжает на главную дорогу, и теперь мы вдвоем сидим в неловком молчании, а его рука все еще прижата к боку.

Я тяжело вздыхаю. Это постоянное напряжение между нами становится занозой в моей заднице.

Тишина невыносимая, но, к счастью для меня, не я ее нарушаю.

— Что, черт возьми, это было? — спрашивает он в нескольких улицах от своего дома.

Я устремляю взгляд в окно.

— Что было? Я не понимаю, о чем ты говоришь.

— Чушь собачья. Ты схватила меня за руку, потому что приревновала.

Я усмехаюсь, поворачиваю голову в его сторону, а мои глаза расширяются, как блюдца.

— Я? Приревновала? Да, блядь, точно, — смеюсь я. — Мне неприятно расстраивать тебя и задевать твое драгоценное эго, но мне приходилось годами наблюдать, как ты клеишься к случайным женщинам. Если бы я была из тех, кто ревнует, я бы уже давно сошла с ума.

Он ухмыляется, беря меня за руку, и, естественно, я беру его за руку в ответ, позволяя ему снова переплести свои пальцы с моими.

— Неважно. Ты приревновала.

Гребаный мудак.

Я закатываю глаза и разочарованно вздыхаю.

— Как будто ты из тех, кто умеет разговаривать. Если бы дело обстояло иначе, и это я флиртовала со Стар, ты бы не смог с этим справиться.

— Ты и Стар? — спрашивает он. — Не пойми меня неправильно, я не люблю делиться, но это было бы горячо.

— Фу, — стону я. — Мне напомнить тебе, как ты вел себя, когда у меня было свидание с парнем из “Tinder”? Ты позвонил Остину и саботировал встречу. Не говоря уже о том, что я видела ревность в твоих глазах, когда ты думал, что я ухожу на горячее свидание сегодня вечером.

Айзек усмехается.

— Это была не ревность. Я просто пытался контролировать свою бушующую эрекцию после того, как ты попыталась соблазнить меня.

— Пыталась? — спрашиваю я. — Не было никаких попыток. Мне это удалось.

Айзек замолкает, и когда он осторожно убирает свою руку из моей, ведя себя так, как будто она нужна ему, чтобы вести машину, я наблюдаю, как он восстанавливает стены вокруг себя. Очевидно, мой герой этой ночи исчез, оставив меня с обычным задумчивым засранцем, который делает все возможное, чтобы затеять ссору.

Разочарование распространяется по моей груди, как болезнь, и становится слишком ясно, что это его шаблон. Он начинает думать, что что-то может получиться, начинает верить, что все будет хорошо, но потом он забирается в свою идиотскую голову и отключается, как старый компьютер, в котором произошел сбой из-за вируса.

Он и есть мой вирус.

Понимая, что бессмысленно пытаться бороться с этим, и зная, что в конечном итоге мы будем ходить кругами, я опускаю руку обратно на колени и сижу в напряженной тишине, пока мы, наконец, не въезжаем на его длинную подъездную дорожку.

Мои губы сжались в жесткую линию. Я не была здесь целую вечность, и теперь, когда он закрылся от меня, я начинаю жалеть о своем решении приехать сюда. За последние несколько лет я специально избегала его дома, потому что каждый раз, когда я здесь, я представляю, как все могло бы быть или как могла бы выглядеть моя жизнь, если бы мы когда-нибудь смогли быть вместе. Кухня, на которой я бы готовила для него. Душ, который мы бы делили, рассказывая, как прошел наш день. Спальня, в которой мы бы занимались любовью. Детская, где мы растили бы ребенка.

Черт.

Именно поэтому я не должна быть здесь. Я увлеклась и теперь загнала себя в угол. Не поздно ли сказать ему, чтобы он развернулся и отвез меня домой? Уже второй час ночи. Он не будет возражать. Он сделает это без вопросов, но я и так украла у него слишком много времени. Не говоря уже о том, что если он повезет меня обратно в мою квартиру, то будет почти три часа, когда он наконец доберется до дома и ляжет спать. Не поймите меня неправильно, я сейчас зла на него, но я не совсем легкомысленная стерва.

Я могу выдержать одну ночь. Я думаю.

Все, что мне нужно сделать, — это найти свободную комнату, закрыть за собой дверь и лечь спать. Черт, я даже могу притвориться, что нахожусь на необитаемом острове, а не в доме, который я провела последние несколько лет, мечтая разделить с ним.

Что может пойти не так?

29

АЙЗЕК

Аспен врывается в мой дом, и я смотрю ей вслед, нахмурив брови. У нее была чертовски тяжелая ночь. Меньше всего ей нужно снова со мной ссориться. Но когда она находит свободную комнату и распахивает дверь, я вхожу следом за ней.

— Что, черт возьми, с тобой происходит? — требую я, мгновенно сожалея и о выборе слов, и о своем тоне.

Она резко оборачивается, и ее глаза широко распахнуты.

— Ты, блядь, издеваешься надо мной? Срань господня, Айзек. Ты, должно быть, чертовски слеп к своему собственному дерьму, — говорит она. — С чего мне вообще начать? Ты приходишь мне на помощь. Ты паникуешь, когда я в беде. Ты ревнуешь, когда я думаю о том, чтобы встречаться с другими мужчинами. Что-нибудь из этого тебе знакомо?

Она выжидающе смотрит на меня, и когда я не отвечаю, она продолжает.

— Будь по-твоему, — огрызается она. — Когда ты внутри меня, ты настаиваешь на том, чтобы удерживать мой взгляд. Когда мне нужно утешение, ты держишь меня за руку так, словно никогда ее не отпустишь. Когда тебе кажется, что ты вот-вот потеряешь меня, ты часами сидишь у моей гребаной двери, пока я не дам тебе время, чтобы попытаться все исправить. И при этом у тебя хватает наглости настаивать на том, что я ничего для тебя не значу.

— Птичка…

— Нет. Больше никакой птички. Больше ничего, — говорит она мне. — Когда я была в тех кустах, я была в ужасе, и единственное, что помогло мне сосредоточиться, были слова, которые ты прошептал мне, а потом у тебя хватило наглости замолчать, когда я спросила тебя, серьезно ли ты это сказал.

Она качает головой, и я не отвечаю, чувствуя, что она даже близко не закончила.

— Мне надоело это дерьмо, Айзек. Мне надоело наблюдать, как ты начинаешь открываться, а потом снова строишь свои стены и ведешь себя так, будто я ни черта не значу. Это гребаная чушь, — говорит она, останавливаясь, чтобы встретиться со мной взглядом, а ее зеленые глаза наполняются слезами, которые разрывают меня на части. — Это больно, и я покончила с этим. Так что, если ты, блядь, хочешь меня, просто скажи это, и я твоя. Я люблю тебя, Айзек. Я, блядь, люблю тебя, но ты убиваешь меня.

— Аспен, я…

— Нет, — требует она, толкая меня рукой в грудь, а в ее влажных глазах плещется ярость. — Прекрати. Я не хочу больше слышать твои гребаные оправдания. Просто скажи, что любишь меня. Мы оба это знаем. Я чувствую это каждый раз, когда ты прикасаешься ко мне, каждый гребаный раз, когда смотришь на меня, так что просто признай это. Избавь меня от страданий и скажи, что я твоя.

Моя грудь сжимается. Я думал, мы уже прошли через это. Я думал, она знает, на каком этапе я нахожусь.

— Не делай этого, Аспен, — выдавливаю я из себя, стиснув челюсти, представляя, как пройдет остаток ночи, если она продолжит настаивать, и поверьте мне, это будет еще более отвратительно, чем наша последняя ссора.

Гнев вспыхивает в ее прекрасных зеленых глазах, и она поднимает подбородок, устремляя на меня вызывающий взгляд, который мог бы напугать и мертвого.

— Ты. Любишь. Меня.

Мое сердце колотится со скоростью миллион миль в час, может быть, даже быстрее, чем когда я летел к ней в своей машине и слушал ее полные ужаса всхлипы через динамики.

Зачем она это делает? Зачем она пытается сделать все еще сложнее? Неужели она получает удовольствие от боли? Ей нравится, когда у меня нет другого выбора, кроме как причинить ей боль? Я не могу, блядь, сделать это.