— Он убьет тебя.

Айзек кивает.

— Я знаю.

— Не держи его долго в неведении, — предупреждает она. — Чем дольше ты будешь ждать, тем труднее ему будет преодолеть это.

— Есть какой-нибудь совет, как мне сообщить новость?

Мама усмехается и указывает на свою любимую кладовку.

— Не так.

Айзек снова кивает, как болванчик.

— Принято к сведению.

И с этими словами он уходит, оставляя меня разбираться с мамой, но вместо того, чтобы получить нагоняй за то, что я залезла пальцами в банку с печеньем, она подходит ко мне и заключает меня в свои теплые объятия.

— Я так счастлива за тебя, милая.

— Спасибо, но не забегай вперед, — предупреждаю я, отстраняясь, пока мы зависаем в кладовке. — Это что-то новое. Типа, совсем новое. Кто знает, как все обернется?

— Ты забываешь, Аспен. Я знаю этого парня почти всю его жизнь. Мне приходилось накладывать пластыри на его раны и наблюдать из зала, как он получал награды в школе. Я такая же мать для Айзека, как и его собственная мать, и поэтому я знаю его сердце так же, как знаю твое или Остина. Он хороший мальчик и безумно любит твоего брата. Он бы не шел на риск с тобой, если бы не планировал, что это будет иметь значение.

Я морщусь.

— А если я как бы вынудила его к этому?

— Я придерживаюсь того, что сказала. Он сильный и знает, как сказать "нет", поэтому, что бы ты ни заставила его сделать, он бы этого не сделал, если бы не видел, к чему это приведет. Но с хорошим приходит и плохое, и у него много шрамов, полученных еще до усыновления, так что когда нужно быть терпеливой, будь терпеливой, а когда нужно подтолкнуть, подталкивай.

Я снова подхожу к ней и обнимаю.

— Спасибо, мам.

— О-о-о, какая гадость, — голос Остина гремит по кухне. — Что это за запах?

Мое лицо вытягивается, и ужас пронзает меня.

Фрикадельки.

— ЧЕРТ!

Я выбегаю из кладовки и обнаруживаю, что Остин навис над моими фрикадельками, в ужасе глядя на них. Я отталкиваю его с дороги, и когда заглядываю в сковородку, меня охватывает опустошение.

— Ах, черт, — говорю я, как раз в тот момент, когда звук дверного звонка наполняет дом моего детства.

— Как раз вовремя, — говорит Остин. — Это наша пицца.

Я изумленно смотрю на него.

— Ты ожидал, что я все испорчу?

— Нет, — смеется он, когда входит Айзек, и его лицо морщится от запаха подгоревших фрикаделек. — Я, блядь, надеялся на это.

31

АСПЕН

Остин сидит напротив меня за обеденным столом, и блеск в его глазах становится ярче, чем когда-либо, когда он хватает свой первый кусок пиццы и смотрит на меня с самодовольной ухмылкой.

— Отличный обед, сестренка, — подбадривает он. — Моя любимая.

Он откусывает большой кусок и преувеличенно громко стонет, закатывая глаза от удовольствия.

— Мммммм. Восхитительно.

Я беру ломтик чесночного хлеба и бросаю его через стол, попадая прямо в центр его здоровенного лба, но затем он падает прямо ему на тарелку, и он радостно подхватывает его, кладет поверх своего куска пиццы и ест эту дурацкую пиццу, как чертов сэндвич.

— Я ненавижу тебя. Ты знаешь это, верно?

Его улыбка становится еще шире.

— Я знаю. Разве это не чудесно?

Гребаные братья. Почему моя мама настояла на том, чтобы обеспечить меня одним из них? Хотя, наверное, это меня как младшую сестру ему подарили. Будь я старшим ребенком, я бы с большим уважением относилась к этой власти и использовала ее в своих интересах.

Мама садится рядом с Остином, а папа занимает место во главе стола, оставляя Айзеку сесть рядом со мной. Я с трудом сглатываю. В любой другой день все было бы в порядке, но то, что он так нагло запер нас в маминой кладовке и с тех пор не сводит с меня глаз, — идеальные ингредиенты для катастрофы.

Все принимаются за обед, беря кусочек за кусочком, и я не буду врать, несмотря на разочарование, которое я испытываю из-за своих подгоревших фрикаделек, эта пицца просто невероятна. Остин всегда раскошеливается, когда угощает свою семью, и мне это нравится. Подарки на Рождество и Дни Рождения всегда на высоте, и невозможно отрицать, как тщательно он продумывает каждый из них.

Прикончив второй кусочек, я тянусь за напитком и делаю глоток, а Айзек наклоняется вперед, берет еще один кусочек и кладет его на мою тарелку. Мои брови хмурятся, и я встречаю его взгляд, наслаждаясь тем, что он так непринужденно заботится обо мне. Это не было вынужденно или из вежливости, он просто сделал это, потому что так ему показалось правильным, но, похоже, не я одна это заметила.

— Какого хрена? — Остин хмыкает. — Что это было? Она может сама взять себе пиццу.

Айзек закатывает глаза и пристально смотрит на Остина.

— Это называется быть вежливым. Тебе стоит как-нибудь попробовать.

Остин усмехается. Все до единого за столом знают, насколько вежлив мой брат. Он всегда был известен как золотой мальчик. Хорош в спорте, потрясающий друг, отличные оценки и всегда первый, кто открывает кому-то дверь. Весь гребаный город знает это. Единственный человек, который не пользуется плодами его идеальности, — это я, но я бы и не хотела, чтобы было иначе. Мне нравится, что со мной он теряет бдительность и может вести себя как задница, потому что, когда приходит время, это просто его способ сказать мне, что он меня любит. Когда это действительно важно, он отбрасывает в сторону всю ерунду и остается со мной настоящим, и, хотя такие моменты случаются редко, именно это делает их особенными.

Видя, что Остину нечего сказать, Айзек изгибает губы в лукавой ухмылке, а когда его локоть случайно сбивает со стола ненужные теперь столовые приборы, я откидываюсь на спинку стула и стараюсь не думать о невероятном мужчине рядом со мной и о том, как он занимался со мной любовью в понедельник вечером.

Ничто и никогда не сравнится с тем моментом. Он навсегда запечатлелся в моей памяти, выгравирован в моем мозгу, как вечная гравировка.

Папа прочищает горло и смотрит в сторону Остина, когда Айзек наклоняется между нами, чтобы подобрать упавшие столовые приборы.

— Что это за важное объявление, ради которого ты всех здесь собрал? — спрашивает он, скрещивая руки на своей большой груди и неожиданно легкое прикосновение касается моей икры. — Это связанно с твоей поездкой за город?

О нет.

Пальцы Айзека поднимаются выше, к моему колену, когда он выпрямляется на своем сиденье, и никто не догадывается, что его рука находится не там, где должна быть. Я бросаю в его сторону предупреждающий взгляд, но он просто небрежно тянется к пицце на своей тарелке и откусывает кусочек, ожидая, что Остин скажет то, ради чего собрал нас всех здесь.

Его пальцы поднимаются выше, к внутренней стороне моего бедра, и я проклинаю себя, точно зная, что он намеревается сделать, но не то, чтобы я действительно могла что-то сказать об этом прямо сейчас. Все, что я могу сделать, это проклинать себя за то, что надела сегодня платье.

— Вообще-то, нет, — говорит Остин, когда я тянусь за бокалом вина и делаю изрядный глоток, но, когда пальцы Айзека скользят под подол моего платья и находят вершину моих бедер, я судорожно хватаю ртом воздух и тут же давлюсь вином.

Все взгляды падают на меня, включая Айзека.

— Ты в порядке? — спрашивает он с фальшивым беспокойством.

— Ммм-хмм, — говорю я, ставя бокал обратно. — Не туда пошло.

Зная, что эта игра слишком опасна, я скрещиваю ноги, блокируя любой доступ к земле обетованной, и Айзек немедленно перемещает руку мне на колено, крепко сжимает его, прежде чем оттолкнуть и раздвинуть мои бедра под столом.

Я с трудом сглатываю, не отрывая взгляда от Остина, пока он говорит.

— Моя встреча с дизайнером интерьера прошла отлично, — говорит он, когда рука Айзека ныряет к моей киске, потирая меня через стринги. Мои бедра вздрагивают, и когда его пальцы пробираются под ткань прямо к моему клитору, мои руки начинают дрожать. — Она подтвердила на неделе, что возьмется за работу и приедет, как только начнутся ремонтные работы, чтобы лучше понять, с какими материалами мы работаем, и хотя это отличные новости и при запуске могут произойти невероятные вещи, это не то объявление, ради которого я вас всех здесь собрал.