Он просто смотрит на меня, выглядя ошарашенным, и я не знаю, шокирован ли он тем, что я действительно ответила ему, или он в ужасе от осознания того, что я ему только что сказала. В любом случае, это заставляет меня чувствовать себя гребаной богиней, и впервые мне кажется, что я та, кто наконец-то взял верх между нами.

Неприкрытое самодовольство растекается по моим венам, яростно пульсируя по всему телу, и я прикусываю губы, чувствуя, как тепло разливается между моих бедер.

— Мы закончили? — спрашиваю я. — Или есть еще что-то, что твоя извращенная душонка хочет узнать, или я уже ответила на все твои животрепещущие вопросы, чтобы ты был доволен?

Айзек продолжает пялиться, и мои губы растягиваются в лукавой ухмылке. Я нажимаю на его пресс, заставляя отступить, и, не говоря больше ни слова, наконец-то сбегаю, направляясь обратно в свою комнату с вновь обретенной уверенностью.

Как только я добираюсь до своей комнаты, я бросаюсь через порог и поспешно закрываю за собой дверь. Я прислоняюсь к ней спиной, как будто массивное дерево может хоть как-то защитить меня от любопытных взглядов Айзека Бэнкса.

Что это, блядь, было? Не думаю, что когда-либо видела Айзека потерявшего дар речи.

Я даю себе секунду, ожидая, пока мое бешено колотящееся сердце наконец успокоится, прежде чем набраться смелости и отойти от двери. Я прислушиваюсь к звукам в коридоре и слышу отчетливый шум льющейся воды в душе, затем испускаю тяжелый вздох облегчения, прежде чем, наконец, снова выйти в коридор.

Я направляюсь на кухню, на цыпочках проходя мимо ванной, как будто он каким-то образом может услышать, как я прохожу. Только когда я заворачиваю за угол и захожу на кухню, я останавливаюсь, обнаруживая Айзека, стоящего у острова с яблоком, зажатым в руке и зависшим в воздухе перед его ртом.

Черт. Должно быть, это Остин был в душе.

Взгляд Айзека устремляется прямо на меня, он замирает так же, как и я, и в тот же миг все мое тело начинает гудеть от сильной неловкости.

Гребаный ад.

Почему он выбрал именно прошлую ночь, чтобы написать мне, зная, что мы увидимся на следующее утро? Любая другая ночь бы прекрасно подошла.

Я пытаюсь прийти в себя, быстро прочищаю горло и поднимаю подбородок, как будто едва замечаю его присутствие в комнате. Хотя отгородиться от него всегда было непосильной задачей, особенно теперь, когда он, кажется, так же внимательно следит за мной, как и я за ним.

Как я должна притворяться, что этого никогда не было?

Айзек следит за каждым моим шагом, и когда я поднимаю взгляд, чтобы быстро поймать его, его взгляд темнеет, и у меня не остается сомнений, о чем он думает. Я начинаю потеть. По моим венам разливается жар. Конечно, он может видеть голод, сжигающий мое тело, и отчаяние, пожирающее меня изнутри.

Пытаясь удержать эту крошечную частичку контроля, я прохожу через кухню, огибаю остров и устраиваюсь перед кофеваркой. Потянувшись к шкафу, я беру кружку и подставляю ее под сопло.

Выставив все необходимые настройки и вставив новую капсулу, я нажимаю "Пуск" и жду, пока кружка начнет медленно наполняться дымящимся кофе, молча желая, чтобы кофемашина поторопилась. Позади меня движется тело, и я задерживаю дыхание, а мои руки дрожат, опираясь на стойку.

Зачем он продолжает это делать? Неужели он не понимает, как все усложняет?

— Аспен, — говорит он, понижая тон, но не в хорошим смысле. Этот тон наполнен сожалением и нерешительностью, и еще до того, как он произносит хоть слово, я точно знаю, что сейчас сорвется с его губ.

Я годами сталкивалась с его молчаливым отказом, и каждый раз, когда это случалось, меня охватывало чувство обиды, но, чтобы он открыто сказал мне, что это было всего лишь небольшое развлечение и что дальше этого дело не пойдет… Вот дерьмо. Я чертовски хорошо знаю, что не смогу справиться с агонией, которая придет вместе с этим.

Поэтому вместо того, чтобы дожидаться мучительных пыток, я опережаю его.

Поворачиваясь, я поднимаю руку, останавливая его, прежде чем он успевает заговорить.

— Не надо, — говорю я, надеясь, что он не слышит боли в моем голосе. — Я прекрасно знаю, что сейчас сорвется с твоих губ, и я согласна. Это было просто небольшое пьяное развлечение. Оно ничего не значило. Так что вместо того, чтобы устраивать все эти неловкие встречи в коридоре и на кухне каждый раз, когда мы проходим мимо друг друга, мы можем просто притвориться, что этого не было. Ты все еще недосягаемый Айзек Бэнкс, а я все еще младшая сестра твоего лучшего друга. Не меньше. Не больше.

Он вздрагивает, когда эти последние слова вылетают из моего рта, и кивает.

— Это не совсем то, о чем я пришел сюда поговорить с тобой, но я…

Мое лицо искажается от замешательства.

— Не об этом?

— Нет. Меня больше интересовало, как давно ты слышишь меня сквозь стены, но нельзя отрицать, что все, что ты сейчас сказала, — правда. Писать тебе вот так… я не должен был. Ты была пьяна и… Я не знаю. Как ты сказала, ты младшая сестра Остина, и это не та черта, которую я готов переступить.

Что-то мелькает в его взгляде, но я не хочу вникать в это прямо сейчас.

— Ага, — говорю я, поспешно отворачиваясь, чтобы он не видел, как его слова разрывают меня на части.

Обнаружив, что моя кружка наполнена почти до краев, я беру ее и подношу к губам, делая отчаянный глоток и надеясь, что вкус может как-то облегчить этот разговор. Затем, прихватив с собой кружку, я возвращаюсь к другой стороне острова, выдвигаю табурет и сажусь, делая все, что в моих силах, чтобы избежать его взгляда.

— Итак, вся эта история с общей стеной в спальне, — констатирую я. — Я думала, мы обсудили это ранее в коридоре.

— Это так, — говорит он, откашливаясь, как будто от одной этой темы у него сжимаются стенки горла. — Но после того, как ты ушла, думая, что чего-то добилась, мне пришло в голову, что у меня уже много лет есть собственное жилье, так что ты могла иметь в виду только те времена, когда я жил здесь в колледже.

Я отвожу взгляд, чувствуя, как неловкость начинает подкрадываться, угрожая поглотить меня целиком.

— Угу.

— Я закончил колледж в двадцать два года, Аспен.

Я поднимаю свою кружку, наполовину прикрывая ею лицо, все еще не в силах встретиться с ним взглядом.

— Ага.

— Тебе едва исполнилось шестнадцать.

Я усмехаюсь, выгибая бровь и наконец поднимая взгляд.

— Подумать только, я была школьницей, когда я впервые начала слышать такие вещи через стену.

Выражение его лица меняется, и краска быстро отливает от него.

— Гребаный ад, — бормочет он себе под нос, хватаясь за край острова и опуская голову. — Ты была гребаным ребенком.

Я киваю.

— Мне было около десяти, когда я впервые услышала тебя, но только когда мне было лет тринадцать или четырнадцать, я по-настоящему поняла, что там происходит.

— Черт, Аспен. Прости, — говорит он мне, морщась. — Если бы я знал, что ты можешь услышать все это дерьмо, я бы никогда не…

— Не надо, — говорю я, снова прерывая его. — Не начинай корить себя из-за этого. Это не так уж и важно. Кроме того, к тому времени, когда я стала старше и лучше начала понимать… себя, ты уже учился в колледже. Так что я не такая… ну, ты понимаешь, не такая, как прошлой ночью.

Айзек пристально смотрит на меня, его бровь выгибается, как будто он чертовски хорошо знает, что я несу чушь.

— Мы с Остином устраивали здесь чертову уйму диких вечеринок во время учебы в колледже, Аспен. То, что я был в колледже, не означало, что я не оставался в этой комнате так же часто, как и всегда.

Поднося кружку к губам, я снова отвожу взгляд, стараясь не улыбаться.

— Ага.

Во времена его учебы в колледже мне нравилось, когда он приезжал домой. Даже если это означало, что он трахается с какой-то случайной девчонкой, это все равно означало, что у меня есть хоть малейшее представление о том, каково это — быть с ним, и мне это чертовски нравилось. Но я не собираюсь признаваться ему в этом.